Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]
— Хватит говорить мне под руку! — прошипела женщина. — Честное слово, и без вас тошно!
— Это хорошо, что тошно. Кто в самом тяжелом состоянии?
— Девушка.
— Насколько все плохо?
— Выкидыш.
— А после нее?
— Парнишка с внутренним кровотечением.
«Эриберт», — Эней зашипел сквозь зубы.
— Я туго затянула?
— Нет. Как долго они все пролежат?
— Эти двое должны находиться под наблюдением не меньше недели. И не здесь. Остальные послезавтра будут на ногах, но за психическое здоровье я не поручусь.
Он уже прокручивал в голове варианты растасовки всех вытащенных. Он уже знал, что хочет взять Эриберта в боевую группу — в нем явно был подходящий стержень, кинуться под ноги охраннику в его состоянии — это что-то. Уже прикидывал, каким образом последует совету Кесселя. Но голова была мутная и упорно клонилась вниз. Спать. Надо поспать. Но нельзя. Еще ехать к Винтеру, разносить его за глупую идею с кодированием. Цумэ — за руль. Кен остается здесь, Антон — тоже. Цинтию — в Крым. Цезаря — в Польшу, на инструктаж… Или Хеллбоя сюда? Нет, здесь он будет слишком заметен… Опять же, водка доступная…
— Командир! — Антон тряс его за здоровое плечо. — Я свитер принес.
— Спасибо. — Плечо больше не болело, его просто не было, руки он тоже не чувствовал. — Я уезжаю. Завтра… то есть, уже сегодня вечером вернусь. Иди поспи.
— Н-не могу.
— Можешь. Попроси у врача снотворное и поспи. Ты нам вечером будешь нужен со свежей головой.
Цумэ уже подогнал машину к парадному.
— Еней Анхiзович, сiдайте.
— Дал почитать на свою голову, — Эней сел вперед и, оказавшись за темными стеклами, снял маску. Цумэ не знал украинского, но по интонации и произношению этого никак нельзя было сказать. Он мгновенно ухватывал правильный выговор, даже если словарный запас был на уровне «твоя моя не понимай». Эней завидовал. В Польше его не раньше чем через два года стали принимать за поляка, а перед каждым английским разговором приходилось прибегать к предисловию типа «Экскьюз май скоттиш прононсэйшен».
Однако в образе хохла Цумэ оставаться не захотел — видимо, образ еврея ему понравился больше, причем с самого начала операции. Едва машина вышла с проселка на автобан, как он затянул какие-то древние комические куплеты на мотив «Шалом-Алейхем».
— Будь другом, заткнись, — попросил его Эней.
— Ты хочешь, чтобы я уснул за рулем на скорости сто сорок? Нет? Тогда потерпи, — и снова затянул: — «Отец сиде-ел в кассе банка… а я сижу-у в башне танка…»
Рыжие лохмы, так аккуратно прилизанные четыре часа назад, теперь были живописно растрепаны, фальшивые веснушки покрывали не только нос и щеки, но и предплечья — к делу перевоплощения Цумэ подходил серьезно. Приметная скотинка хамелеон, несуразная и дерганая — но вот как поменяет масть, так черта с два его найдешь среди листвы или камней. Эней почесал лицо — морщины, которые он сотворил себе при помощи геля, чтобы выглядеть на десять лет старше, зудели невыносимо. Как там у Козьмы Пруткова — говорить с другом после долгой разлуки и чесать где чешется?
— Давай лучше поговорим, — предложил Эней.
— О наших новых друзьях? — Цумэ на миг скосил глаза и сделался серьезным. — Давай.
— Как тебе этот Габриэлян?
— А как он тебе? Почему ты его боишься?
— Мы вроде не обо мне говорим.
— Нет, не о тебе. О человеке, который заставляет тебя уже пять дней ходить… ты группируешься все время. Как будто удара ждешь.
— Ты лучше скажи мне вот что. Ты с ним говорил и рядом с ним стоял. Что ты поймал?
— М-м… — Игорь чуть сдвину брови. — Трудно и описать-то, аналогов нет. Понимаешь, если бы мне его не показали — я бы решил: не человек.
— Варк?
— Нет. Не варк. Но и не человек. Крупное теплокровное. Я один раз, варком уже, гепарда в зоопарке видел. В хорошем настроении — или как это у них называется. Добавь разум, получишь этого типа. — Игорь поморщился. — Но он хотя бы есть, а этого майора вообще нету.
— Как нету?
— А так. Только в инфракрасном диапазоне светится. Потому что теплее воздуха.
— Но ведь он данпил.
— Что данпил — это рупь за сто, — Цумэ почему-то поморщился. — Но не такой, как я. Ты же знаешь, их глазами я смотрюсь как надкушенный, но вполне живой агнец, да? А он — как на три четверти мертвый, почти досуха выпитый. Опять же, если бы я глазами не видел, как он скачет — я бы решил, что он без сознания и вот-вот отдаст концы.
— Как на три четверти мертвый агнец?
Игорь скривился.
— Да пожалуй что и агнец. Слушай, это они все там такие, или это нам так повезло?
— Не знаю, — сказал Эней. — Мы еще стрелка не видели. Но что Габриэлян фрукт особенный, мы уже в курсе. А каков поп, таков и приход. Вот скажи, у нас приход нормальный?
— Да, — решительно сказал Игорь. — Для наших дел — так нормальнее некуда. Но ты мне так и не сказал, с чего тебя корежит.
— Игорь, — с чувством сказал Эней. — Будь я проклят, если сам знаю, с чего меня корежит. С того дня как этот очкастый на нас вышел — я успокоиться не могу, вот и все. Ну вот сам посмотри. Они явились к нам и наговорили на три государственных измены. Они знают меня. Они знают Ростбифа. И они вычислили Винтера. Подумай — ребят взяли четыре дня назад. Три дня назад они были в Москве. Мы приехали позже них на сутки — а они уже знают про Винтера… Разыграть нас в «сталинград» им было — как нечего делать. А они подставились. Да так, что теперь нам их вломить проще пареной репы. Мы же разговор писали? Писали. А они знали, что мы его пишем. Они нам схемы дали на лепестке. Не сказали, где скачать информацию, а дали свой носитель. И своего человека с нами послали. Его же не только мы, его вся группа Цезаря видела… Мы теперь даже Волкова можем подставить. Пошлем эти данные в Аахен прямым каналом, пусть там полюбуются, как он скормил старшего «Тэнтю». Волкову солнышко уже не страшно, его направленным пучком жесткого излучения сожгут за такие дела. Но вот почему-то этот сукин сын уверен, что мы этого не сделаем.
— Короче говоря, — Цумэ закурил, — ты боишься того, что он тебя может контролировать, а ты его нет.
— Нет, — резко ответил Эней. А потом тихо сказал: — Да…
Они въехали в город и Цумэ, попетляв с картой по окраинам, нашел-таки улицу Багратиона, и, что еще удивительнее, дом 4, стоящий далеко не в первом ряду. Слежки не было. Конечно, их и со спутника вести могли — но Винтер все равно засвечен на все слои пленки. Запарковав машину во дворе, оба поднялись на второй этаж.
— Кто? — спросил Винтер, услышав звонок.
— Рыжий клоун и белый клоун, — ответил Цумэ. — Открывай.
Винтер открыл дверь. Потом слегка открыл рот. Рыжего Цумэ и Энея-блондина он еще не видел.
В квартире стоял сухой, пыльный, нежилой запах.
— Кофе, — сказал Эней. — Большую кружку. Каждому.
— Большую и каждому — это задача, — все трое прошли на кухню. — Вы что, пили?
— Так, глотнули, чтобы ребят подбодрить. Главное — все закончилось хорошо, Саня. Все наши цыплята в корзинке. Ни одного трупа с нашей стороны.
— Знаю. Батя доложил.
…Это был не первый вопл. Первый был полтора года назад, на западной Украине. Двоих ребят перевели в категорию F. Но, поскольку у католического подполья были свои старые традиции, там справились раньше, чем Эней доехал до места. Вот только семинарию пришлось перебрасывать из засвеченной деревни — и хозяйство отца Петра осталось просто свинофермой. А во второй раз вышло хуже: новгородская секция провалилась полностью, но благодаря организации «Луны» выше уровня G (а вся местная организация и состояла из Гоши, Герды, Гика и Феликса) СБ подняться не смогло и приняло секцию за местную молодежную придурь. Придурь, правда, попадала под статью, и Гошу вытащить успели, а Герду с Гиком — нет. Очень неудачно приговор совпал с полнолунием…
Эней вздохнул.
— Винтер, ты в чудеса веришь?
— Это вроде по твоей части. Ты у нас христианин.
— Вот и я о том же, — Эней сел верхом на стул. Цумэ примостился на подоконнике. Винтер начал колдовать у плиты.
— К вопросу о чудесах. Мне Фархад кое-что рассказал, — медленно проговорил он, слегка косясь на Игоря. — Кое-что странное.
— Прикажи ему обо всем забыть. Он ничего не видел и не слышал. Нигде не был.
— Но я-то должен знать.
— Ты — должен, — согласился Эней. Запустил руку в волосы — тут же сама собой вылезла чуть ли не прядь: спалил, когда красился. Зараза. Опять бриться налысо… Прямо сегодня и сделаю, решил он. Габриэлян видел шатена, камеры СБ — блондина, а из Йомсбуга уедет лысый.
Цумэ отклеил зад от подоконника.
— Я не варк, — сказал он. — Но я им был. Два года. Кое-что сохранилось. Например сейчас ты, Саша, меня боишься. А меня бояться не надо.
Винтер посмотрел на Энея.
— Я слушаю, Андрей.
